«...Служили два товарища...» в нашем полку -Толик Лазаренко  и Владимир Муденося. Оба не закончили Морские училища, один – в Ростове-на-Дону, другой в – Одессе.
       Владимир был роста двухметрового, ему бы на линкоре орудие главного калибра ворочать, а его угораздило в Противовоздушную Оборону попасть служить, да ещё кем?!  ТЕ-ЛЕ-ФО-НИСТОМ!!! С его-то габаритами! И особой его  примечательностью было  - когда он играл в волейбол, из его солдатских  трусов, на потеху болельщикам, выглядывало... нечто, навроде головы Змея Горыныча... Конечно, все мы болели за Вовку...
    У него была какая-то дурацкая привычка: чуть ли не после каждого слова приговаривать «мля».
И так он рассказывал:
         - Идёс, мля. По пляжу – тут баба голая, там голая – валяются, мля.
 Идёс, переступас через них, мля.
         - Чо, совсем, что ли голые ? – спрашивает, заинтересовавшись,  старшина Закопайло.
         - Не-е-е, не совсем голые, а одетые до без трусов, как их там? ...купальники, мля.  Ну, да... купальники. Но это ж так – фикция, мля.

Конечно, мы урывались от Вовчика с его «Змеем Горынычем» и «мля», а старшина Закопайло, сдвинув «фурандю» на затылок, спрашивал:
         - Рядовой Муденося, а те, что «одетые до без трусов валяются на песке» оказывали тебе любезности, или как?
         - Ага, мля, любезности, товарищ старшина! Они шарахались от меня, как черти от ладана.
          - От такого парня?! И шарахались?! Ты чего-то, Муденося, темнишь, - подшкеривал его старшина. – Ты же настоящий Аполлон Одесский, а они в шурш? Не, не верю, я баб знаю.
           - Товарищ старшина, век свободы не видать – в шурш, паразитки! А я стою, как дёгтем обмазанный. И всё из-за него, придурка, «Змея Горыныча», как Вы изволите называть. Меня-то и в Мореходке никто не знал по родовой  фамилии, а звали «Приап». Я из-за него, проклятого, и на Наргин попал. Это же как на каторгу. Тут всюду, где не поройся, - ямы с укокошенными «врагами народа».
           - Да, рядовой Муденося-«Приап», наверно, правильно, что тебя изолировали от женского пола подальше. Ты сколько бы хороших девок на тот свет отправил своим «Приапом»?! Это же надо – ни один негр с тобой сравниться не может, а куда уж нам со своими кутель-макулями.

      Володя, если не обращать внимание на его «Змея Горыныча», был настоящей
приманкой для девушек. Высокий, кудрявый блондин, голубые  девичьи очи, мягок  в отношениях, и застенчив, как школьник-первоклашка. Он стеснялся даже ответить девчонке, написавшей ему письмо из какой-нибудь Зеленопузовки и предлагавшей: «Давайте дружить». За него писал Паша Швец, наш любвиобильный планшетист.

    Надо же такому случиться – два бывших курсанта мореходных училищ, один от «папы», другой от «мамы» были призваны на службу на Каспий, точнее – на остров в море, Наргин, ставший на долгие три года для нас воинов ПВО не только местом службы, но и родным домом, который забыть невозможно...
 
     ...Так вот. Из их рассказов вырисовывается жизнь, достойная добрых улыбок, так как молодость заражена  двумя вирусами: сексуальной озабоченностью и юношеским дурачеством, которые истребить невозможно, даже на таком «необитаемом острове», как Наргин.  
           Вы только послушайте «Лазаря» (как мы прозвали Толика), что он мелет! Вроде, как ничему  серьёзному в Мореходке  не учили:

       - Когда я учился в «Рыбке», как по-домашнему называли ростовчане наше училище, то на свидание ходил в форме, от которой девчонки  просто балдели. Как же, моряк идёт! Как и все курсанты, ходил и я на свидания с девчонками. Времени в увольнении было очень мало, хотелось как можно больше «полимониться». Я, чтобы не прерывать минуты удовольствия и отлучаться в туалет, в брюках меж ног сделал разрез, и когда, сидя на скамеечке в парке им. Горького мне хотелось «по-малому», я осторожненько лез в карман, направлял своё «ссикало» в прорезь, и отливал... В это же время я покрепче обнимал свою девчонку и пытался целовать, отвлекая её от журчания. Когда её ножки в босоножках становились мокрыми, она изумлённо восклицала:
     - Ой! Откуда это?! И дождя не было, а мокро!
А я ей и говорил:
    - Наверно, канализацию прорвало. Давай пересядем на сухое место...

Все мы ухохатывались , а Толик продолжал:
            - Когда я в «Рыбку» поступил и жил в экипаже, был у нас старшина, по фамилии – Захерман. Мы все подозревали, что он еврей, как наш ефрейтор Рабинович, а он это отрицал, и говорил, что евреев не любит, и что из-за того , что его дразнили «жидёнком» с малых лет, бартёжил, играл в карты на уроках, пил водку и дрался с еврейскими пацанами.  Может , он и жидёнок, но мужик классный. Как-то, дрессируя нас: «Встать!» - «Сесть!», «Встать!» - «Сесть!» - «Лечь!», - прищурил он один глаз, и спрашивает многозначительно:
    - А почему у Вас, курсант Лазаренко, голова такая?
        - После рахита, товарищ старшина, – отвечаю я. – Меня мамка сиськой не кормила, вот я и заболел большеголовостью.  Хорошо, что большепузие прошло, а не то меня бы в Мореходку  не приняли.
          -Да-а, Лазаренко. Ты головой, как наш завстоловой, бестолковый... Только у него ещё и толстопузие. А так вы,  два сапога пара. Он не только умудряется девчонкам подпудить, но, проявляя морскую смекалку, даже «пускать ветры» во время свидания умудрялся, то есть пердеть.
 А я старшине:
           - Как вы думаете, товарищ старшина, он поделится опытом? Это же класс – не отвлекаясь от свиданки, – «пускать ветры»! Ведь у нас, курсантов, каждая минута на учёте.          
          - Дурное дело - не хитрое. Ты, Лазарь, ещё салага, липовый моряк. Вот как съешь пуд соли, ты не то что «ветры пускать», а семь футов под киль
девкам запускать будешь!
           - Товарищ старшина, насчёт «ветров» я не сомневаюсь, а вот насчёт «семи футов» сомнение берёт.
          - Это ещё почему, курсант Лазаренко? – грозно спрашивает старшина.
Я ему показываю, что не зря в Мореходке учусь и кое-что знаю, и отвечаю:
          - Потому что «Фут – это мера длины, равная 30,5 сантиметра», а у меня всего 15 см, товарищ старшина. А если помножить на семь, то это будет 213,5 см, то есть 2 метра и 13,5 см. Вы же понимаете, что я даже до выпуска из училища не дотяну до семи футов.
          - Головой  работать надо, курсант «Лазарь». И перенимать опыт старших товарищей.       
          - «Лазарь», так ты дотянул до выпуска? – спрашивает Женька Керц.
          - Не, не дотянул. Случилось маленькое ЧП.
          - Давай, Толян, трави про ЧП,  - просим мы его.
          - Ну, всё вам надо. Да ладно, колоться  так колоться...

Наш экипаж располагался в переулке Братский, но все жители называли его «****ский», потому что повадились девки к нам в экипаж с вечера заявляться. Ну, всякое бла-бля-бла меж нами, а уходить-то им  надо. С этим строго было. А не всем девчонкам уходить хотелось так рано. Прятались они под койки матросские, пока  вечерняя поверка пройдёт, а как всё утихомирится, нырь под одеяло, и до утра разделяют тяготы и лишения курсантской службы. Поутрянке мы связывали простыни и они спускались в окно, как обезьяны, и бежали к себе домой.
    Спускаю я как-то свою кралю, а она не удержалась и брякнулась.
А тут командир роты, мать моя женщина, - выругался «Лазарь», - как форштевнем утренний туман разрезая, прёт в училище... Ну на него она и приземлилась. Ещё и ногу сломала... Ага, ему, ротному нашему...
    Грохнул хохот в курилке, заглушая слова Толика. А он, паразит, даже не улыбнувшись, продолжал:     
    -... На том моё обучение в «Рыбке» и закончилось. Выкинули меня на сушу. А тут на Наргин потребовались хохмачи, вот в военкомате меня сочли подходящим.
А Вас, товарищ старшина, наверное, сюда запёрли за непочитание родителей?
Или за какое-нибудь геройство? – поинтересовался Толян.
        - Ага, Лазарь, за геройство. Я троих гражданских лиц лишил красоты, свернув им носы  в драке на танцплощадке в Севастополе. Вот за это геройство я к вам, хохмачам  и  попал.
         Уже весь личный состав батареи управления полка хохотал, а старшина продолжал:
    - Насколько мне известно, на батарею ещё один курсант Мореходки попал по недоразумению.
          - Это «Змей Горыныч», товарищ старшина? – спрашивает рядовой Гармидер. - Он, что всю  Одессу красоты лишил, как вы в Севастополе?
           - А он сам пусть  расскажет, – говорит старшина.
           - Да чё тут рассказывать, мля. Всё было просто, мля.
Как-то попили мы пивка «У Дерибаса», стоим так смирненько, похохатываем с девчонками, а тут какой-то кент с кодлой подвалил и начал моей Светке претензии предъявлять. Схватил её за руку, тянет, и говорит: «Ты что с этими салагами связалась?»
А мы уже  кругосветку за кормой имели. Как я мог стерпеть такую наглость?!
Ну, я его и примочил левой. Он кувыркался по Потёмкинской лестнице, как курай в поле, до самой Турции...
А тут патруль... Сами понимаете – чтобы не пятнать Мореходку моей судимостью, исключили меня из списков личного состава 3-й роты. И быстренько к вам отправили, на Наргин,  дорогие товарищи, мля!...
... Только разгорался душевный солдатский трёп о жизни на берегу, как
ревун ворвался в наши души: «БОЕВАЯ ТРЕВОГА!», «ГОТОВНОСТЬ №1!» и как ветром сдуло всех из курилки...