Всезнающее «Армянское радио», отвечая на вопросы своих почитателей, вещало:

«Все люди произошли от армян, а все птицы - от воробьёв, и что соловей – это воробей, окончивший курскую консерваторию».

Радиокоментаторы утверждали, что у подножия библейской горы Арарат, в кущах Курского рая со времён Адама и Евы существует  консерватория для воробьёв, более знаменитая, чем Ла Скала в Италии для певцов.

Возможно, всё это так, но наш герой  Паша Швец о своих «армянских корнях» понятия не имел. Смахивал он видом на бродячего по белу свету цыгана, но родился и жил до призыва в Советскую Армию в молдавском селе  среди виноградников и весёлых сородичей, таких же как он – родства не помнящих. Паша не горевал оттого, что не знал, кто такие армяне и не подозревал, что такие вообще существуют на белом свете. Про армянскую гору Арарат, как «колыбель человечества», он так же ничего не знал и интереса к тому не проявлял. Он и петь не умел, так как в курских кущах  консерваторий  не кончал и не знал туда дороги. А на острове Наргин, что среди моря Каспийского, куда угораздило его попасть служить, не то что курских кущей не было, а даже кустиков травки на каменных глыбах. Мы, наргинцы-солдаты были, как птицы-воробьи средь моря, и на вечерних зорях азартно не то пели, не то чирикали, выбивая подковами сапог искры из камня, маршируя к клубу, где крутили для нашего культурного воспитания легендарные киноленты: «Ленин в октябре», «Броненосец Потёмкин», «Джульбарс» и другую чурчхелу. Особой любовью пользовался фильм «Чапаев». Все мы были влюблены в Анку-пулемётчицу, которая по мнению наргинцев была прекраснее всех Ев и нас, двадцатилетних парней, понимала, как настоящая женщина. Из зала Анке посылались воздушные поцелуи, признания, восхищения и более глупые возгласы. Все мы заливались перед Анкой, по-воробьинному её желая, но всех переплюнул Пашка Швец. Он, подлец написал ей письмо, где признавался пулемётчице в верности и вечной любви! Пылкость командира отделения планшетистов раздул почтальон нашей воинской части Толик Лягусь, который перлюстрировал корреспонденцию, подозрительную по его мнению. Всё сошло бы между Пашей и Анкой в тайне, но Паша не знал домашнего адреса Анки-пулемётчицы и на лицевой стороне конверта написал: «Главпочтамт СССР. До востребования», а с обратной нарисовал какую-то птичку и печатными буквами вырисовал:

 «ЖДУ ОТВЕТА, КАК СОЛОВЕЙ ЛЕТА!».
 

Этот длинно-ного-носый Лягусь, хохмы ради, подшаманил и в клювик птички подрисовал конвертик и на нём – «в/ч 43712. СОЛОВЕЙ».

… А почтальон, ефрейтор Лягусь злодей был ещё тот! Некоторым солдатам писем месяцами не привозил с берега на остров, а все письма, адресованные Соловью, вручал Паше. Соловью писали девушки со всех республик, краёв, областей, больших и малых городов, станиц, хуторов, аулов, кишлаков, и были письма даже из женских монастырей. Все предлагали себя Соловью в подруги, невесты и жёны. Дымя дешёвой сигаретой и вчитываясь в строки писем, Паша балдел. В этом угаре он уже не писал, а «строчил» ответы во все уголки нашей многонациональной страны. Он уже не успевал отвечать на все письма и привлёк своих подчинённых. Кешу Куллера к письмописанию под копирку, а Кольке Тарасову доверил писать на конвертах:

 «ЖДУ ОТВЕТА, КАК СОЛОВЕЙ ЛЕТА!», рисовать птичку с конвертом в клювике, где указывался адрес и получатель:- в/ч 43712. Наргинскому Соловью».

  Поток писем нарастал, как цунами. Девки Союза жаждали Соловья, просили немедленного ответа. Пришлось Паше и Кеше «строчить» письма днём и ночью, в дежурную смену, в наряде, и личное время. Чем Паша очаровывал женский пол в письмах, было тайной Паши и Кеши. Об этом не знал даже Колька Тарасов, который на

наши любопытные вопросы отвечал с ухмылочкой:
            - Соловьём заливается! Уметь надо!

Паша настолько привык к своему псевдониму, что и в родное молдавское село родителям посылал письма не как Швец, а как Соловей, «ждущий лета».

Не зря говорится, что шила в мешке не утаишь. Популярность Паши-Соловья дошла до замкомандира полка подполковника Аджиева, осетина, красавца, плохо говорящего по-русски. Однажды он позвонил со штаба на КП и спросил оперативного дежурного:

            - Кито у вас Салавейка? Её тута кикаята билядь тиризвонить из Красноводска.

            - Товарищ подполковник, под такой фамилией на батарее никто не служит.

            - Мине это ни щикочить. Найдите и пусть она пирийдёть в мой кабинет, тот женщин жидёть его с проводом в руках.
 

Оперативный дежурный, зная крутость Аджиева, обратился к дежурной смене:

            - Ребята, кто из вас Салавейка?

            - «Соловей» - это наш командир отделения младший сержант Швец, - дружно ответили планшетисты. Это только ему могут звонить с берега. Мы-то там не бываем.

            - Срочно его в штаб к Аджиеву!
 

Паша галопом помчал по вызову. Доложил:
            - Товарищь подполковник, младший сержант Швец по вашему приказанию прибыл!

            - Мине Шивец ни нада. Мине Салавей нада.

            - Товарищ подполковник, это я и есть! «Соловей» - это моя подпольная фамилия.

            - Во ти билядь какая! Тибе нада чито би праверил начильник асобого адела. Мужить ти вираг народний и тиби к стенки нада, а ни на КП. Пачиму ти «Салавей» и пачиму пирячися?

Паша похолодел, но пролепетал:
            - Это я девкам соловьём заливаюсь, мозги пудрю, а так я Швец. Тоска заедает, товарищ подполковник, вот я и дурачусь.

            - А эта чито за билядь тиби тризвонить из Красноводска? Ти зачем ему дал мой тилифон? Гавари!

            - Да никому я ничего не давал! Это же бабы! Они из под земли достанут, если захотят.

            - Спраси чиго он хочить, - Аджиев указал на телефон.

Паша поднёс трубку к уху и, словно генерал, произнёс:
            - Соловей у аппарата!... Зина? Какая Зина? С чулфабрики? С  молзавода? Да, да, помню, с мясокомбината! Нет? А, с ситцевого комбината! Ну конечно же! Как же! Как же! Конечно помню!... Встретимся?!....Поезд «Красноводск-Москва»?... Вагон тринадцатый!...Люблю?!.... Это при встрече....

            - Ти кончил? - Аджиев оторвался от бумаг и посмотрел на Пашу. – Он жи сказала, чито в тринадцатам вагони встретитесь. Чиго тибе ёщё нада? Хиватить тиби баби мазга засирать. Канчай! И пашла ти нахир, Салавей сраний. Есили ещё какая билять потризвонить до мини для тиби, я тиби глаз на жопа натину и голим в Африку спущу.   

            - Кончаю, товарищ подполковник!... Зиночка, ты меня слышишь?...Целую и кончаю!...

Через  день, после смены Паша с Кешей выцыганили у комбата увольнение на берег, дождались катера, расщедрились и купили цветы для Зиночки и её подруги, которые проездом через Баку ехали в Курский рай абитуриенками в консерваторию. Прошло два часа, как Паша с Кешей маялись по перрону, а поезда из Красноводска всё не было. Вместо поезда подошёл патруль.

            - Ваши документы!

Старлей внимательно рассмотрел увольнительные, а затем спросил:

            - Кого встречаем, товарищи по оружию?

            - Девушек из Красноводска. Да вот поезд задерживается почему-то.

            - Так поезд «Красноводск-Москва» был вчера, а сегодня его не будет.

            - Как?! Товарищ старший лейтенант, не будет поезда? Я ж хорошо помню, что она сказала, что в тринадцатом вагоне будет ехать.

            - Может и в тринадцатом, но не сегодня, а вчера. Уши чистить надо, бог войны, когда  свидание вам назначают.

Прийдя в расположение дивизиона, где предстояло ночевать, Паша позвонил на Наргин доложить о своём прибытии в срок из увольнения в расположение части дежурному.

            - Ну как, «Соловей», встретил?

            - Встретил.

            - Ну как она?

            - А она вообще сегодня не приехала! Поезд-то вчера был!