«Человеку свойственно смеяться»
                                                    Франсуа Рабле.   
                  
 Трёхклассное образование Толик Козленко высидел в школе родного хутора. Учиться ему было не интересно. Вера Степановна учила считать по пальцам, и счёт дальше двадцати никак в голове Толяна не укладывался, так как он имел на каждой руке и ноге по пять пальцев, а всего двадцать. А откуда берутся другие числа и зачем, знать было никчему. Вся голова юного хуторянина была забита  техническими решениями, а своими умом и руками создать «яку-нэбудь тэхныку» была цель поважнее, чем азы и буки Веры Степановны. Толян знал, что ничего считать не надо, что двадцать пальцев, если их ещё до школы не поотрывало, постоянное количество, а методом «тыка» можно «шо нэбудь злэпыть». Благо, за огородами была ремонтная мастерская, где можно было стащить какую-нибудь деталь от сенокосилки, лобогрейки, молотилки, сеялки, веялки, плуга, бороны, трактора и другой сельхозтехники,  и «тычить» её с другой, которую Толян «придбал» на бригаде, МТФ, с горелой и разбитой техники войны в балке, или нашёл где-нибудь в камышах. Прорва трубчатого артиллерийского пороха, снаряды, мины, всякое стрелковое оружие, оставшиеяся в лесу после отступления румын, так же привлекали Толяна. Как его не разорвало при разрядке снарядов, одному Богу известно. У него даже пальцы сохранились, по которым он учился счёту, ковырял в носу, и «шо нэбудь робыв для дила», как он выражался.
Во дворе, где жили Козленко, было убого от нищеты и послевоенной разрухи. Отца Толяна с войны ждали, несмотря на то, что он погиб ещё в сорок первом под Москвой.
И не раз мать стращала сына:
             - Ось батько з войны як прыйдэ, вин тиби дурость выбье! Шо ты оцэ в двир натягав жилиза гору? Луче б узяв лопату, та город копав. Я ж розирваться нэ можу на колхоз и на свий двир. И у кого ты такый вродывся лэдачий?     
             - Мамо, вы чого? - я ж цэй город лопатою вик копать буду! Пахать будэмо!
             - Ага, пахать вин будэ! Як свыня носом чи шо? Мовчав бы, горэ ты мое нэпутёвэ.  
Пошмыгивая носом, Толян молча сносил материнские нарекания.
Колхоз есть колхоз, тут с утренней зарёй идут на работу, а с вечерней возвращаются. Толяну никто не мешал, на работу не звал, считали недотёпой. Говорили, что он контуженный. Его кобыла копытом долбанула, когда он под неё полез пососать. «Танка», как звали ту кобылу, была смирная, но Толяна не признала, и контузила.  
С тех пор он был одержим изобретательством, и в полуразвалившемся сарае что-то мастерил, но никому, даже матери, не показывал. Каково же было её изумление, когда, возратясь с работы, она увидела в своём дворе толпу галдящих людей, а огород вспаханный!   
Посреди двора стоял немецкий броневик, к которому был прицеплен плуг. На то, что броневик немецкий, указывала огромная свастика на башне. А так это была страхолюдина на колёсах из-под трактора «Универсал», на броне которой  стоял Толян и победно улыбался.
                - Оце да! Дурный-дурный, а катилок варэ! – высказывали своё восхищение колхозники. - Это ж надо – таку технику зробыв! Город спахав! А шо дальше с цэй  чёртякою робыть будэшь?
                - Ще нэ знаю. Шось буду кумэкать. – отвечал счастливый изобретатель.
                - Анатолий, ты б и мини город спахав, - попросила одна из колхозниц.
                - И мини!
                - И мини!
Просьбы со всех сторон пошли.
 Но нашлись среди толпы и такие, кто на новоявленную технику и изобретателя смотрел иначе.
                - Огород пахать-то можно, но, если подывыться с точкы зрения политической на текущий момент, то тут статьёй пахнэ,- высказал мысль дядька Фёдор.
То было время, когда ещё не все «враги народа» были истреблены во имя светлого будущего.
                - Хёдор, шо ты мэлэш? Якой статьёй тут пахнэ? Ты шо, сдурив, чи шо?
                - А тут и к бабкы ны ходы, - статья 58-я. Контрреволюционная вредительская деятельность.
                - Хвэдька, так шо, Толик контра и враг народа? Як у тэбэ язык повыртается такэ казать? У ёго батько погыб, матэ, як проклята, в колхози робэ, а ты такэ кажешь - зашумели колхозницы. - У тэбэ ума нэ хватыло таку технику зробыть, от ты и злобствуешь.
               - Вы, бабы, в политике нычорта нэ соображаетэ, а гавкаетэ. Тут статья 58-я чисто: « За восхваление немецкой военной техники».  
               -Так яка ж цэ немецька техника? Дэ ты бачив у нимцив таку технику? Мы усю войну прошлы, бачилы усяку технику, а таку не. – Говорили мужики.
               - У вас шо, глаза на лоб повылазылы, чи шо? А свастика чия?!
               - Хвёдор, то, шо ты коммунист, мы уси знаемо, но, если город нэ попахать, мы ж с голодухы и бэз войны подохнэмо. Хфёдор, нэ стучи на Толика, - просили бабы.
               - Ладно. Хай паха. У ёго грихив як на собаци блох. Побачимо, шо вин ще вытворэ.
  Две недели по огородам колхозников носился, весь в чаду, грохоте, визгах и свистах, броневик со свастикой. Сквозь щель башни сверкали счастливые глаза создателя.
Окончив вспашку огородов, счастливый Толян решил использовать свой броневик для развозки воды по полевым бригадам и культурно-массовой работы. Приспособил бочку на броневик и на ней намалевал, как мог, звезду и надпись «Поливый клуб», а на башне под свастикой написал – «Колхозныкы и колхозныци совокупляйтэсь против ворогив и усяких хвашистив».
В самую жарюку броневик Толяна доставлял запалившимся колхозникам родниковую воду. Доставлял даром, не за трудодни, по доброте душевной.
В «культурно-массовую бригаду» Толян вовлёк Лидку Дамдамову, Катьку Секелеву и Шурку Омелько, мечтавших стать артистками. Им очень хотелось «спивать, як настоящи артисты». А так же в артисты уговорил братьев Попыхайло, Кольку с Вовкой, пошкодить любивших, за что часто были пороты ремнём их отцом, ветеринаром. Лупцевал он их фигурно. После лупки братья на теле имели красные полосы, наподобие портупейных ремней, за что их называли «лейтенантами». Но они, поорав под поркою, вскоре продолжали жить весело.  
С завклубом колхоза договорились дать концерт после торжественной части по случаю Первого мая. К колхозному клубу пришли из всех хуторов пролетарии, а руководство приехало на линейках, бидарках и бричках в знак солидарности. Как и положено, у входа в клуб флаг красный, транспорант тоже красный, а по нём белым написан  призыв: «Пролетарии, соединяйтесь!». За столом, накрытым красной скатерьтью, руководство колхоза. Парторг, Василий Иванович Рыков, открывает митинг.
                - Това-а-арищи-и! –раскатился его боевой голос. –  Мы зибралысь туточкы, шоб прыветствовать друг друга с праздныком Пэрвого мая и побэдами в колхозном строительстви. Но мы довжни всегда помныть, шо к победе вэдэ нас рулевый, любымый наш вождь и учитель Иосиф Виссарионович Сталин! Це вн не спыть по ночам в столыци нашей Родины, цэ вин – главнокомандующий, цэ вин – наш спасытель и добрый советчик. Его мудрость и гениальное мужество сплотылы увесь совецький народ! Нема у всём мире для каждого из нас чоловика дороже и роднише, чем товарищ Сталин! Слава товарыщу Сталину! Ура, това-арыщи-и!
Награждают передовиков. Передовицам по куску материи на юбку и по куску хозяйственного мыла, передовикам по куску материи на рубашку и по пачке махорки. Всем остальным – пожелание равняться на передовиц и передовиков.
Как и положено, митингующие откричали, и утихли рукоплескания. И, когда отлетела обязательная словестная мишура, началось застолье.  
              - Выпьемо за товарыща Сталина, - подняв гранёный стакан водки, произнёс тост председатель колхоза, дядька Петька Великий.
Приняв во внутрь огненную влагу «за товарыща Сталина», стали пить за его сподвижников, постепенно развязывая языки. А когда всем захорошело и озорство полезло наружу, начался языческий май - праздник весны, цветов и любви.
              - Мужыкы, - призвала внимание молодая передовица, Нинка Покатило, - хватэ вам пыть за усяких чужакив. Це ж ныякой водкы нэ хватэ. Давайтэ выпьемо за нашего председателя, Петра Ивановича Вэлыкого. Вин и вправду ночамы нэ спыть, а думае про нас дивок та баб, шо осталысь бэз мужикив посли войны и тянуть на соби вэсь колхоз.
              - Ось за ёго и выпьемо. За нашего благодетеля, – хором отозвалась женская часть.
              - А шоб мы робылы бэз Василия Ивановича Рыкова?  Вин тоже ночамы нэ спыть ради нас, - кричала Валентина Голубовская, - надо выпыть!
Пили за всех заместителей председателя колхоза, за бригадиров, за учётчиков, за всех, от кого зависели показатели доярок, телятниц, свинарок, птичниц, полевых работниц, трактористок и комбайнёрок. И за всех колхозных мужиков, оставшихся живыми после  войны. Теплели душой, начинался праздник с забористыми словечками, солёными шутками, прибаутками, частушками, каламбурами, анекдотами и всем, чем жива душа человека.
Вот тут-то и подкатил «Полевый клуб» к клубу.
               - О! Артисты обьявылысь!, - приветствовали их колхозники. – Такого з роду нэ було. Це шось будэ займавэ.
Толян  обьявил: - Спивають артисты. Слухайтэ.
Руководитель самодеятельной бригады, открывая концерт, забренчал на балалайке и заголосил игривую «На рыбалке», как бы обращаясь к Катьке Секелевой:
                                      «На рыбалке у косы
                                        Ты казала, шо дасы
                                        Того мэду, шо спэрэду,
                                         А я тиби ковбасы».
 Катька тут же откликнулась:
                                      «Нэ цылуй менэ в засос,
                                        Я не Богородыця.
                                        Всё равно Иисус Хрыстос
                                        Из меня не родытся!»
Лидка голосисто-игриво запела:
                                     «Як из нашого селеннья
                                       Вэзуть хер на поселеннья,
                                       Бабы плачуть и рэвуть:
                                     - Куда старатиля вэзуть?».
Шурка выдала свой номер:
                                      «Мымо нашого викна
                                        Провэзлы покойничка,
                                        У того покойничка
                                        Хрен до подоконничка».
Братья Попыхайло то же не ударили в грязь лицом. Колька начал:
                                      «Пойихав на ярманку Ванька Халуй,
                                        За три копейки показывать ху...
Вовка тут же подхватил:
                                      «...хулиганы на мосту
                                        Поймалы китайца,
                                        Положылы на писок,
                                        Вырезали яйца!»
Выступление артистов вызвало взрыв смеха и аплодисментов, а те заплясали, в кругу и хором заголосили:
                                     «Мы ны сием и нэ пашэм,
                                       Мы валяем дурака,
                                       Мы по нэбу хреном машем,
                                       Разгоняем облака!»
           - Оце артисты дають!, - хохотали колхозники. – А ну, Толик, пыддай жару ще!
И Толян поддал:
                                    «Ой калина-калинА,
                                      Хрен малый у СталинА.
                                      Мэньше чим у Рыкова
                                      И Пэтра Вэлыкого».
Все хохотали. А председатель и парторг поздравляли артистов. Никому и в голову не пришло, что праздничное чудачество вылезет кое-кому боком.
Не прошло и недели, как в хутор из города примчался «чёрный ворон». Особисты, два дюжих парня, вели под руки Толяна Козленко, у которого на жилистой шее жалко болтался на суровой нитке крестик. Сопротивляясь, он босыми ногами загребал бурую пыль.
Парторга, Василия Рыкова и председателя колхоза, Петра Великого вызвали на совещание в райком, где их лишили членства в партии и арестовали. Членами арестантов занялась медицинская комиссия. Бывшие члены ВКПб В.Рыков и П.Великий были кастрированы и урезаны во всех правах и возможностях согласно 58-й статьи, как враги народа. В колхоз они вернулись через десять лет и восстановлены в партийном членстве, но урезанные члены восстановить им так и не довелось.