...Рабочий день мы начинали с перекура. Заряд хорошего настроения, как всегда, давал Толик Писюндра, а заряд бодрости - Вадим Водяра, в шкафчике у которого всегда был технический спирт, выдаваемый слесарям для промывки деталей.

Как-то раз, похмелившись у Водяры и со смаком затянувшись дымком сигареты «Прима», Писюндра продолжил вчерашний рассказ об очередном романтичном приключении на Черном море:

            - ...Так вот, дождавшись ночи, я дал дёру из гнезда в Пицунде, кинув любовь Кильки и требование стать мужем и министерским зятем.

Крадучись, «вышел на кольцо дорог», раздумывая, куда направить свои ноги.  Хотел было домой, но, почесав репу на затылке, решил: « Пусть, Верка с дочкой почухаются без мужика в доме. Пошли все на хер. Они меня уже достали своими придирками:

... Не шляйся по пивнушкам и гаражам, не носи свою вонь домой, лучше спи там, где жрёшь всякую дрянь, и когда ты нажрёшься...и всякими бабскими претензиями.

Как - будто я с товарищами не могу пообщаться после работы. Как это мужчине терпеть?  Дурак! И зачем я женился!? Жил бы себе припеваючи, и не выносил бы всякий понос. Лучше я в «Дружбу» рвану. Туда Насос и Водяра собирались ехать со своими выводками. Будет хоть с кем на троих сгоношить».

            - ...На утро я уже был там. Путёвки у меня не было, поселился я  «дикарём» в палатке, которую выделил начальник базы, закормленный, как на сало, кабан. Да вы его все знаете. А кто в «Дружбе» с Морозом не бывал, тот и отдыха не знал. Аппетит у него на баб зверский, отчего туда съезжаются не только наши заводские пролетарии, но и всякая шелупонь не высокого полёта из других городов и даже из Москвы. Это не «Пицунда», но и тут романтики хоть жопой ешь.

Кто-то оставил в палатке разодранную книжку, без начала и конца. Хотел выкинуть, но когда мельком на обрывке страницы прочёл: «...Всё шло совсем не так, как предполагал Адам Казимирович. По ночам он носился с зажжёнными фарами мимо окрестных рощ, слышал позади себя пьяную возню и вопли пассажиров, а днём, одурев от бессонницы, сидел у следователей и давал свидетельские показания. Арбатовцы прожигали свою жизнь почему-то на деньги, принадлежащие государству, обществу и кооперации. И Козлевич против своей воли снова погрузился в пучину уголовного кодекса, в мир главы третьей, назидательно говорящей о должностных преступлениях», - заинтресовался.

По-быстрому шмаргонул за воротник гидрашки из фляжки, припасённой ещё на работе, как НЗ, и захавал куском кровяной колбасы и кусманом черняшки, и улёгся с найденной книжкой в палатке, высунув голову наружу. Лежу, читаю. И только дочитал до строк о Грицацуевой, подходит дама бальзаковского возраста и спрашивает:

            - А чем, молодой человек, кроме книжек, вас радует жизнь?

 Я, как глянул на неё, сразу понял, чего эта птица хочет. И сразу ей:

            - А не почитать ли нам вместе?

Она в ответ:

            - Вы, наверное, книжки про историю читаете. Лично я смысла в истории не вижу, хотя не утверждаю, что его нет. А вот любовный роман - это «Да!». Тут очевидный смысл.

            - Правда?! А я этого не знал!, - звездю я ей.

            - Так вы про историю читаете или про любовь? - спрашивает она.

            - Да тут не про политику, а о Козлевиче и про любовь мадам Грицацуевой.

            - Так это вы Ильфа и Петрова штудируете? О, я уже это прошла в студенческие годы! И скажу вам, молодой человек, несмотря на то, что в тот период уничтожалось охвостье поголовья классовых врагов, любовь проявлялась во всех слоях нашего общества.

            - Во, блин, - начитанная какая, - думаю, и клеить её начинаю:

            - Вы знаете, я не историк, я врач, - созвездел я, сам не соображая почему врач, а не историк. Не мог же я сказать, что я работяга.

            - Да, ну?! - воскликнула она.- Терапевт?

            - Нет, - испуганно говорю я.

Она как  из пулемёта:
            - Окулист? Хирург? Гинеколог? Психиатр?   

            - Нет, - говорю я, и вдруг ляпнул:
            - Уролог!

            - И вы можете определить, что меня беспокоит внутри и установить диагноз?

            - Без проблем, - отвечаю я. - У вас толстая кишка тонка. А тонкая кишка - толста.

            - Как?! Вот так сразу? Безконтактно? Это же уму не постижимо! С первого взгляда! Может, вы меня продиагностируете более тщательно,  доктор?.

            - Залазьте в палатку, - приглашаю я её.

И что вы думаете? Она черех секунду она уже в палатке:

            - Здрасьте! Я - Мадлен, - гундосит она в нос. - А вас, доктор, как звать-величать?

            - О-о! - говорю я, глядя на её роскошное тело, - корень мой французский.

 Мой прадед - Анатоль Писюн др‘А при Наполеоне адьютантом был, и влюбился в русскую красавицу, такую как вы, и навсегда застрял в России. От него мы, Писюндры, пошли. А зовут меня, как прадеда, - Анатолий.

            - О-о! Анатоль! Моя мечта - увидеть Париж и умереть!

            - Зачем же умирать?! Мы съездим в следующий отпуск, если диагноз и анализы…

 Я не успел договорить, а эта больная хватает меня за шею, и кричит:

            - Да бог с ними, с анализами! Ни каких «если»! Надо ковать железо пока горячо!

А я ей тут же:

            - А не выпить ли нам, мадам, для начала?

И тут она начала возбуждаться:

            - Вы ещё спрашиваете! У меня всё нутро горит от ожидания душевного слияния с вами. А тут ещё - Анатоль! Париж! Приглашение выпить! Конечно же, наливайте!..
            - ...А диагноз, Толян? И каким инструментом? - перебил Френч.

            - Какой там диагноз!? Я что знаю, как его устанавливать? А она:

            - Ой! У меня нутро горит после вчерашнего. Нет ли у вас утоляющего?

 Говорят же, что «свинья всегда грязь найдет», вот и она на нюх нашла меня.  Похмелил я её, да и сам нагрудь принял, а это же пьянка, только с утра. И начали мы помаленьку квасить. Оприходовали НЗ, она пошла на обед, а я рванул в посёлок за вином и чачей. Только я припёр сумарь с пойлом, и Мадленка тут как тут. Да не одна.

            - Знакомтесь, - говорит, - это моя лучшая подруга, Виолетта-из-кардибалета. Фиалочка значит. Слышите, доктор, как она пахнет?

            - Да, да, слышу.
            -...А сам уже ни хрена на нюх не воспринимаю. Да и на вкус тоже. А та протягивает руку и с места в карьер:

            - Очень приятно познакомиться с мужчиной с французским корнем, как у вас, Анатоль. Отчего бы нам втроём не выпить? Я вот в столовке и закусь прихватила.

И разворачивает тормозок, а в нём винегрет на бумажной тарелочке, три котлетки и

пару кусочков хлеба. Как раз то, что надо. Только пропустили по стакашке, я тут же:

            - Девочки, Бог троицу любит. Не будем гневить его, давайте по второй, а после третьей закусим.

            - Ой! С таким мужчиной на что не пойдёшь! После третьей так после третьей! Где наша не пропадала?! - и выделываются, как мартовские кошки. А у меня после третьей вмазанки память отшибать стало. Хоть убей, не помню как их зовут, и знакомились ли мы вообще! Я и спрашиваю:

            - Девочки, а как вас…Не успел я договорить, а они в один голос:

            - Как угодно, доктор! Ты такая лапочка, что нам всё равно, какой диагноз будет, лишь бы выпивон не кончался, и в Париж втроём ехать, а не домой.

            - Тогда в магазин надо смотаться. Как же в поезде без мархаля?, - говорю я. - Вы тут покурите, а я мухой слетаю за чачей.

Рванул я так, что от меня отдыхающие шарахались. Прибежал в ларёк. Закупил чачи на все свои бабки. По пьяни, понадеялся, что в Париж и обратно домой поеду за счёт компаньонок. И также косым галопом прискакал в палатку. И что вы думаете!? Глазам не верю! - Мудяра с Водярой на брудершафт пьют c моими бабами!

А как увидели меня, на пару козлами заблеяли:

            - Ваше высочество, доктор Писюн др‘А, как мы рады нашей встрече! Нам уже сказали, что вы французский уролог и сейчас будете устанавливать диагноз этим дамочкам. Как жаль, но мы тут инкогнито от своих зануд. Давайте за успех вашего мероприятия тяпнем и мы линяем.

Вмазали по стакану. Товарищи мои целуют ручки Мадлешке и Виалетточке-Фиалочке, и:

            - Приятного вам отдыха, молодые люди. А мы, дураки, с жёнами припёрлись, это же вешалка! Ну и молодец ты, Писюндра! Давай, давай! Поливай дальше. 

            - Ты про нас не трави. Ты про своих шалав лучше рассказывай, - говорит Водяра, а то…

            - Вот тебе и «а то…». Две недели после той диагностики я из палатки не вылазил. Свету белого не видел, не то что моря.

            - А чем же ты питался, Толик? - спрашивает сердобольная Маша Петровна.

            - Так ко мне в палатку приходили с чачей и вином все безмужние женщины «Дружбы».

Душу всё изливали, а так бы я лапти точно откинул.   

            - Так ты что, только чачей и питался? - уточняет Петровна.

            - Так я, когда выпью, ничего не ем. Только нюхаю хлебушек. Так весь отпуск и пронюхал. Семь с половиной килограмм за отпуск как корова языком слизала.

            - Оно то и видно - кожа да кости! А как же те, с которыми ты в Париж собирался ехать?

            - Лучше бы я с этими идиотками не встречался! Они, после знакомства с Мудярой и Водярой, меня опознали. Оказывается, они жгутовщицы с нашего завода, а я не раз там  кляньчил спирт. Они от меня со смехом слиняли, и стали распространять слух  о том, что я знаменитый доктор-уролог и диагностирую пациенток круглосуточно. Только благодаря этому я и выжил без рубля в кармане. Дур то на свете много. Вот они и поддерживали меня, кто чем мог.

            - А как же ты домой добрался? - хохоча, спрашивает Насос.

            - Так «Мадлеша» с «Виалетточкой» сжалились, и билет мне купили. Бабы то они добрые.  За что я им всё простил. Сбегаю к ним. Может дадут грамм сто-двести к обеду. И Толян подал команду: - «Кончай перекур! Погоняйло идёт!»