На следующее утро, когда  из каждого двора гнали на толоку пастись живность,  отец семейства, Василий Зезекало,  подозвал к себе дочь и сказал:

          - Алёнка, скажи Жорке Буднику чтоб ко мне пришёл. Дело у меня до него.

На толоке Алёнка запросто подошла к Жорке и говорит:

        - Румын, папка сказал чтоб ты к нему пришёл. У него хоть и одна рука, но правая, он тебе покажет где раки зимуют.

У Жорки засосало под ложечкой. «Это, - подумал он,- наверное, за то что я их свинье глаз выбил и она теперь боком ходит.»

Он так напужался, что его прохватил понос и ему пришлось прятаться от девчонок в дальних дебрях толоки, где в попыхах трижды задницей уселся на крапиву.

К Зезекалам он шёл ни живой ни мёртвый, но с горящей задницей.

Дядька Василий, увидя Жорку, покатил ему навстречу на какой-то тележке, которой ранше у него не было, и говорит:

         - Жорка, долго ты будешь по хутору собак гонять?

Ты что, не видишь, что в колхозе кузня стоит без дела? Кони не кованы, заноз быкам в ярмо и тех нет, все косилки, молотилки в ремонте нуждаются, а мы с тобой дурака валяем. Какие ж мы люди после этого?

         - Дядь Вась, так я ж не кузнец, - говорит Жорка, - при чём тут я?

         - Молотобойцем моим будешь. Завтра чтоб в кузне был с зарёю.

Мне тут Толик Козленко во какую механизму изобрёл!

И он, прокатишись взад-вперёд на этой «механизме», закрутил какой-то ручкой, которая подняла его во весь рост.

        - Вот, видишь, какой Толик молодец! Из него толк будет. Он мне и руку пообещал изобрести. Так что работать будем, сынок.

Он как сказал «сынок», Жорка заплакал. Ведь батька своего он никогда не видел. Его ещё в начале тридцать седьмого на Колыму увезли.

Василий Зезекало посмотрел строго на Жорку и говорит:

         - Батько твой был добрый казачина, таких как он, истребляли как класс, за то что казак. Перегибы тогда на местах были. Родина тут не причём, а мы ей служить должны. Хватит тебе, Георгий, мокроту разводить. Завтра  в кузне мы с тобой новую жизнь начнём ковать.  

Меха раздували горн, ярился огонь, а в нём кусок железа всё краснел, краснел, набираясь  белезной.

        -Жорка! Хватай железяку клещами и на наковальню! Держи! Крепко держи и слушай мои команды! – прокричал дядька Василий.

Жорка положил пышущую адовым жаром железяку на наковальню. Василий кузнечным молотком по наковальне: «дзинь-дзинь-дзинь», в мгновение ока сменил молоток на молот, весь напружинился, вытянулся вверх с зажатым в руке молотом, да как гахнет по железяке на наковальне, будто Змея Горыныча по голове. У того искры из глас посыпались по всей кузне, а дядька Василий его опять : «Гах-х-х!», да как закричит:

           -Жорка! Ворочай его, Горыныча, с боку на бок! Щас мы его научим Родину любить!

Жорка ворочает, а дядька Василий молотом «Горыныча» - «Гах-х, гах-х, гах-х!»

Хайдакал молотом дядька Васька так, что железяка доизвевалась до того, что превратилась в круглый прут, и жар с неё он выбил. Посинела.

          - В горн его, Жора! Пусть погреется! А я пока тебя кой-чему подучу. Вот смотри.

- Я - молотобоец, а ты, как атаман, командовать должен.

          - Дядь Вась, какой я атаман? Я вам помогать только могу.

          - Ага! Это с твоей помощью наша свинья одноглазой стала?!

Не помогать, а управлять будешь! Вот так, смотри и слушай.

Он взял молоток и по наковальне: «дзинь-дзинь-дзинь!»

          - Это ты мне команду подал, а я что теперь должен сделать?

          - Гахнуть молотом! – выпалил Жорка.

          - Я пока молот для боя изготовлю, а ты что должен сделать?

          - Дзинь-дзинь-дзинь! – заулыбался Жорка.

          - Ну что там? Разозлился наш Змей Горыныч?! Щас мы его в бараний рог свернём вдвоём! А ну, давай на наковальню и командуй, Жорка!

И в голубую высь звонко понеслось: «Дзинь-дзинь-дзинь!», и грозно: « Гах-х!».

Меняля ритм и мелодия ковки. У изумлённого Жорки на глазах кусок железяки превратился в иссиня-красную подкову.

          - В воду её! – кричит дядька Василий. Шипонуло в бадье с водою аж кузню паром заволокло. И вот оно чудо! Подкова! 

          - Возьми, Жорка, на счастье себе, сказал дядька Василий.

Жорка прижал к груди ещё тёплую подкову и кривящимися губами выдавил из себя:

         - Я пронесу её, дядь Вась, всю свою жизнь.- и вытер щёки в опалине руками...

Годы мчались, точно ураган.  Выросли в степях донских добрые казаки: Жорка Будник – кузнец, братья Вовка да Колька – трактористы, да и другие не только быкам хвосты крутили, как в детстве.

А тут и в Армию пришёл черёд идти. Так уж случилось, призвали переростка Жорку на службу вместе с братьями Зезекало. Да и в полк один попали. Служили парни не за страх, а на совесть. Жорке за службу отпуск дали. Десять суток без учёта дороги. Хоть на Сахалин катись по просторам необьятной страны! Но тянул, тянул к себе родной хутор, где его ждал дом родной у леса Панского, и мама, которой он редко писал письма, но любил больше жизни. Да что там говорить! - Ждала милая страна детства, где  каждая собака тебя знает и приветливо завертит хвостом при встрече, а горластый петух взлетит на тын и заорёт: «Кукареку-у-у, Жо-о-р-ка-а-а!»

Ростов-на-Дону встретил приветливо. Тут же пересел на поезд до Азова. Впереди ночь и пятьдесят километров до родного хутора. Чего тут раздумывать?! Это же рукой подать!

Над золотыми равнинами полей хлебов пылал тихий алый вечер, и серп луны блестнул янтарём на синем небе, а Жорка не шёл – летел птицей счастья в этой красоте, которую вот уж три года берёжёт, служа в войсках противовоздушной обороны.     

Уже близко! Вот она Первая Полтава! А вот и Вторая Полтава! Вот он милый Панский лес! А вот и хата под ним! А вот и мать корову в череду выгоняет! Щёлкает бичь пастуха, и голос мамин до слёз  родной: «Иди, иди, Зорька».

Султан, волкодав пастуха-деда Степана, увидя пёршего напрямки через поле  ячменя незнакомца, рванул навстречу тому, грозно сузив, как у волка, кроваво-жёлтые глаза. На бегу изготовился к прыжку чтоб хватануть за горло, но....! Какая-то сила осадила Султана и он заскрёб лапами, тормозя разгон. В ноздри ударил запах Жорки, которого он помнил ещё с тех пор, как был щенком, и... уже ласковым большим щенком он прыгнул к Жорке, бросил лапы ему на грудь и зализал языком его щёки. 

         - Султан! Милый ты мой! Неужели это ты?! Ну кобелина вымахал! – обнимая пса, чуть неплача, радуясь, говорил Жорка. А тот неунемался. Прыгал, визжал, облизывал, будто мать свою родную сучку. 

Подошёл и дед Степан. Щурясь, произнёс с удивлением:

         -Ныяк «Румын»? Ага, так оно и еэ – Жорка, «Румыньский шпиён»! Откуд ты взявся?! Шоб тэбэ чёрты с квасом зьилы, пэрэпужався я. Думав шо Султан тэбэ розирвэ, а воно – ононо шо! Ты як, совсим, чи на побувку?

         - На побывку, диду.

         - А! Тоди иды до дому, а то зараз матэ на роботу пийдэ и тэбэ нэ побаче аж до вэчэра. А ты, Султан, завэрны оту скотыняку, шо в ячминь зализла. От паразитка шкодлыва! Така ж як и Нюрка, шалава!

Султан помчал на исполнение, а Жорка скоро пошёл к хате.

Жоркина мать стояла у калитки, приставив ладонь к бровям, вглядываясь к идущему от леса человеку. Ёкнуло её сердце: «Це ж вин!  Це ж Жорка мий!». Хотела бежать навстречу, но ноги свинцом налились, сердце замерло, и она только руки протятула сыну навстречу.

Жорка не выдержал, побежал к матери, обхватил её ручищами, прижал сильно-сильно и нежно-нежно, прошептав: «Мамочка...!».

По «Цыганской почте» понеслось: « Жорка Румын явывся!».

«Сарафанное радио» обьявило: «Румын на хутори!».

Пацаны орали своё: «Румынский шпиён из лису до дому прыйшов! Мабудь сдаваться.».

«Та чи на побувку, чи сдаваться! Чёрты ёго батька знають!» - шамкали старухи.

И лишь соседка, Алёна сразу признала, что никакой ни «Румын» и не «Румынский шпион», а Он! Которого, тайком от всех, и его тоже, ждало её девичье сердце. Но она не бросилась к нему, а лишь, положив руки на плетень, глядела на него влюблёнными глазами.

Бежали со всего хутора хлопци и девчата поглядеть на «Румынского шпиона».

Радости не было границ. Наперебой приглашали на танцы до клуба девчата, а хлопци вносили ещё и деловое предложение: «Обмыть это дело надо!».

На том и порешили.

Разбежались все на работу. Жорка, сбросив мундир, сказал: «Мам, я на пруд, трохы скупнусь.»

          - Иды, иды, сынок. А я пока стил накрыю. Снидать будэмо.

Пруд-то вот он рядом. Жорка в одних трусах прогалопировал к пруду и сходу бултыхнулся в его глубину. Вынырнул чуть ли не на средине, фырканул, и размашисто поплыл к другому берегу.

Из редкого камыша взорвались крыжни и понеслись в его дебри, всполошно закричала камышанка, а прям перед носом Жорки сазан лениво шлёпнул хвостом.

Жорка перевернулся на спину, распялся, как на кресте, и глянул в синее небо.

Ему не верилось, что целых десять суток не будет дикого ревуна:        «Готовность№1», или , не дай, Бог, «Боевая Тревога!» 

      Выкупавшись, пошёл домой. Сидели с мамой, которая и есть не ела, а всё глядела на сына, да спрашивала скоро ли совсем отслужит.

           - Скоро, скоро, мама. Да ты не переживай! Куда я денусь?! Я ж какой- никакой, а всё ж «шпиён»! – смеялся он.

           - Жорка, хватэ тиби «шпиёниться», вон ты у менэ якый – прям гинирал!

           - Ага, гинирал! « Хтоб тиби ухы надрав?», - як кажэ наш старшина Закопайло.

 И Жорка весело смеялся. А потом притих, прислушался и спросил:

           - Мам. А хто цэ в кузни дядьки Васылю так погано команды подае? Зараз сходю.»

Он привычно надраил всё, что надраивается на мундире, надел его, прощёлся бархоткой по ботинкам и пошёл к кузне.

Ему не нравилось, как делал «дзинь-дзинь» подручный молотобойца, и он, войдя в кузню, будто обухом по голове, обратился и представился:

            - Василий Иванович! Гвардии старший сержант Будник прибыл на десять суток в ваше подчинение!

Молот дядьки Василия впервые ударил не так, как надо, и он, собрав всё мужество, чтоб не упасть со своей «механизмы», произнёс: «А поворотысь-ка, сынку! Дай я на тэбэ подывлюсь зо всих сторон!» 

             Радости -то было!

           - Дядь Вась, позволь «дзинь-дзинь» сделать.

           - Давай! Только дзинькать я буду, а ты за молот берись, думаю, что не забыл мою науку.

Жорка скинуд мундир и рубашку, оставшись по пояс голым, поплевал на свои ладони, взял молот двумя руками и выкрикнул: «А ну, давай!».

На наковальню подручный подал клещами раскалённый кусок железа.  Дядька Василий сделал «дзи-дзинь, дзи-дзинь» и молот со страшой силой гахнул по огнедышащему металлу. И в мир полетела древняя мелодия кузнецов.

Отковавши, мокрый от усердия Жорка, улыбался, а дядька Василий говорил:

           - Пока таки хлопци в нашем народе е, нас ныякому ворогу нэ одолить!»

Посидели, покурили, поговорили. Жорка попросил:

           - Дядь Вась, а можно я поработаю с вами в кузне, а мамка пусть дома побудет? Вы можете с председателем договориться?

           - Сделаем. А ты завтра и выходи. Втроём ковать будем. Работы полным полно. А сейчас иди домой. С дороги отдохнут не мешает, а то девчата тебя до утренней зари после танцев не отпустят.  

Так оно и получилось. У клуба, что при школе, где учился когда-то Жорка, было  жарко от дружеской встречи, от хиханек и хаханек парней, от звонкого девичьего смеха и в танце прижатых тел.

И всё бы ничего, но Жорку преследовали глаза Алёнки «Зезеписяло». В них было настоящее волшебство и желание увести его из этого гульбища в колдовскую ночь степи или на Панскую, где русалки, где гудят от тоски по любимым горлицы и витютьни, где можно сказать  без слов, сердцем.

Впервые в жизни Жорка трусил. И перед кем?! Перед девчокой!

А она всё не спускала с него глаз. Колдовала. И он не выдержал, подошёл, протянул ей свои руки, она нежно положила свои ладони в его.

         - Здравствуй, Алёнушка. – почему-то прошептал он.  - Ты теперь не «Зезеписяло».

         - Здравстуй,...-  по лёгкому движению губ Жорка понял, – любимый. А ты не «Румынский шпион».

Они подарили друг другу самые нежные улыбки, и  в сцеплении рук ушли в степь своей любви.

А на утренней заре влюблённые просили родительского благословления на обручение.

Кто ж мог быть против  Любви?! Таких счастливых.

Десять суток медового счастья промелькнули мгновением.

 Алёнка писала ему самые нежные письма. Он отвечал тем же.

А через полгода написал: «Еду на стройку в Братск. Любимая, я жду тебя там. Твой Георгий»